Их «заказали» в кафе - Инна Тронина

— Да нет, я пока не слыхал об этом. Мага всё никак не соберётся закупить. Говорит, дорого…

— Вот и ошибается!

Артур закинул ногу на ногу, обернулся к двери. Он понимал, что ребятам негде приткнуться, но разговор не заканчивал, потому что каждое слово было сейчас на вес золота.

— Кроме того, ещё один передатчик ты будешь постоянно носить на себе, а выглядеть он будет по-разному. Например, как пряжка, пуговицы, запонка или булавка для галстука. Чтобы не вызвать подозрений, эти аксессуары ты станешь периодически менять. Обыски у вас там бывают при выходе и входе? — Сам Тураев таких данных не имел и поэтому сомневался.

— Я не на зоне, чтобы меня шмонать! — разозлился Еропкин. — Ушёл бы сразу, ни на какие «бабки» не польстился. Я гордый, начальник!

— Я жалую гордых, — одобрил Тураев. — И потому доверяю тебе. Один из передатчиков будет вмонтирован в любимую видеокассету Гаджиева, и ты должен будешь незаметно поменять одну на другую. Смотрит Мага порнушку, или кассета валяется просто так, а разговоры передаются на приёмник. Получается полный охват — и в офисе, и в автомобиле осуществляется прослушивание. Кроме того, ты будешь внимательно следить, кто посещает Гаджиева и Кобылянскую. Сумеешь узнать тему из разговоров — честь тебе и хвала. Ну а если случится беда — семья без помощи не останется. — От этих слов Еропкин вздрогнул. — Работать ты будешь не только за страх, но и за совесть. Да, посмотри-ка на этих красоток, — предложил Тураев, словно не замечая состояния своего визави. Он достал из кожаной папки три снимка и рассыпал на диване. — Знаешь кого-нибудь из них?

— Они же умерли все! — Валентин сложил снимки веером, как карты. — Илона, вот эта, в нашей кафушке работала официанткой. Часто посетителей обслуживала голышом — в одном фартучке. Вроде наставницы у молодёжи была, обучала премудростям разврата. Ей шею свернули в сентябре ещё. У нас говорят, что жених её прикончил, оператор с колонки «Бритиш Петролеум». Якобы за то, что она его СПИДом заразила. Напился, как я вчера, и дал волю чувствам. Скрылся куда-то из города, и до сих пор найти его не могут. Натка Швец в другом месте трудилась — в салоне восточной медицины. Красивая, стерва, была! Как хочешь, могла клиента ублажить. Ни на одной крутой порнокассете того не увидишь, что она вытворяла. Почему-то яд приняла. Она в последнее время заговаривалась, вроде даже в психушке сидела, так что наши особенно не удивились. Вообразила, что она колдунья, подпитывается божественной энергией из космоса. Каким-то особенным тайским массажем владела — к ней клиенты стояли в очередь получать удовольствие. Валька Черенкова, тёзка, всё мягкие игрушки шила. Просто так дарила тем, у кого дети. Пироги любила печь…

Еропкин смахнул слезу. Как показалось Артуру, он был искренен.

— Блин, они мне пор ночам часто снятся, особенно Валька. Не будь женат, предложение бы ей сделал. Её один раз маньяк караулил у кафушки, кислотой облить хотел, так пришлось везти её к себе на квартиру. Жила неделю в Солнцеве, пока того козла не задержали. Но всё-таки Валька совершенно случайно нарвалась. Жила на съёмной квартире у старой психички, и та сослепу взорвала газ. Начался пожар, и обе они сгорели. «Тёлки» долго-то не живут…

В дверь постучали. Мягкий ноющий голос Оноприйчука вкрадчиво произнёс:

— Товарищ майор, скоро? Меня зараз хлопцы прибьют, що им нияк у кабинет нэ зайты! Полуторы годыны размовляете…

— Всё, на сегодня закончили! — Тураев встал с диванчика. Еропкин тоже вскочил, застегнул куртку. — Завтра встречаемся, как договорились. Пойдёшь домой пешком, а я проверю, нет ли за тобой наблюдения. И если ничего подозрительного не замечу, Леонид завтра за тобой заедет. Да, и ещё… — Артур подошёл к Валентину, взял двумя пальцами за застёжку, заглянул в глаза и попросил: — Никому ничего не говори. Даже жене, ясно? Пусть она будет в неведении для своего же блага. Ты меня здесь не видел и препирался только с Леонидом. Я отдам тебе деньги, которые придётся для виду выложить в виде штрафа. И последнее. Запомни мой рецепт от похмелья. Очень действенный, я на себе проверял, когда нужно было моментально прийти в норму. Две столовые ложки касторового масла смешать со стаканом горячего молока, следка остудить и медленно выпить. Поможет — если, конечно, выдержишь…

* * *

— Нора, ты всё так же молода и прелестна! Выглядишь не матерью своего сына, а его женой! Или младшей сестрой! Голубоглазая газель, вечная школьница, совершенно не похожая на своих ровесниц… Утончённая натура, изысканная музыкантша, хранительница очага, блоковская прекрасная дама, чудом оказавшаяся в нашем суровом мире. Пьём за Нору Мансуровну Тураеву, потому что это и её праздник! Когда тридцать один год назад юная хрупкая студентка Консерватории произвела на свет сына, она ещё не знала, что триумфально завоюет столицу. Она вышла за комсомольского функционера, который много лет спустя стал одним из руководителей государства. Второй её супруг — работник Мосгорисполкома, ныне не последний человек в городской мэрии. Но ещё не вечер, Норочка! Ты ещё так молода! Вполне возможно, что ты ещё станешь королевой, повелительницей какой-нибудь счастливой страны!

— Нет-нет-нет! — перебил витиеватый тост, произносимый одним из гостей, Альберт Александрович Говешев. — Я никому не отдам Нору! Я буду владеть этим сокровищем один и чувствовать себя самым богатым человеком на свете. О, Создатель, за что ты дал мне столько счастья?!

Сидя рядом со своим сыном Арнольдом, он, не отрываясь, смотрел на жену — тонкую, гибкую, в чёрном гипюровом платье, усыпанном блёстками и стеклярусом. Она танцевала вальс со старшим сыном Артуром, которому сегодня исполнился тридцать один год. И улыбалась только ему, словно прося прощения за то, что живёт в другой семье.

Альберту казалось, что такой Нора была всегда. Такой же останется и до самой его смерти, потому что над ней не властно время. Не может быть, что ей пятьдесят! Нет, не может! Густые каштановые волосы, затмевающие любой парик, молодёжная чёлка, длинные голубые глаза. Смуглое гладкое лицо, тонкие чёрные брови. И грусть, боль, недоумение во взгляде. Руки на клавиатуре рояля, распухшие от бесконечной стирки.

Та девушка в гипюровом платье, чем-то похожем на нынешнее, аккомпанировала давно забытой певице. Альберт Говешев весь вечер смотрел только на пианистку, не слыша старинных романсов. Через день он уже знал, что за роялем сидела уроженка Казани Нора Тураева, студентка четвёртого курса Консерватории.

Говешев сбился со счёта, пытаясь понять, скольких гостей пригласила Нора на «день варенья» своего первенца, хотя ради душевного спокойствия жены готов был понести и не такие расходы. Праздник нужен был ей, а не Артуру. Тот почти не пил, а это означало, что виновник торжества вот-вот уйдёт по-английски.

Отпустив разгорячённую танцем мать, Артур взял с овального металлического блюда шампур с нанизанными на него сочными кусками осетрины и принялся за еду, думая о чём-то своём. Говешев старался не встречаться взглядом с пасынком, чтобы не чувствовать себя виноватым перед ним.

Видит Бог, думал Альберт Александрович, отца которого на самом деле звали Шандором, я сделал для него всё, что мог. Угождал ему куда больше, чем родному сыну Нолику, а благодарности не видел никакой. Нора переживает, что её старшенький никому не нужен. А я думаю, что это ему не нужен никто. Артура угнетает безудержное веселье. Его тошнит от заздравных речей и рек шампанского.